24 ноября медиахолдинг РИА «Верхневолжье» отмечает 5-летие — время, за которое мы укрепились в дружбе со старыми друзьями и приобрели множество новых. Друзья начинают присылать первые поздравления и подарки для наших читателей. Ветеран журналистики, полный кавалер медалей ордена «За заслуги перед Отечеством», военный корреспондент, ветеран агентства «ИТАР-ТАСС» Александр Харченко передал для публикации на «ТОП Тверь» рассказ «Привет с Окинавы», в котором он описал свой первый опыт работы в «горячей точке», в частности, в Грузии, когда свергали президента, о встречах с чеченскими ребятами, коллегах-журналистах.
«ТОП Тверь» публикует рассказ в полном объеме в нескольких частях. Поверьте, это очень интересно.
Продолжение. Начало: Часть 1 и Часть 2
Часть 3
…После Таллина, в котором я тогда жил, бурная ситуация в политической жизни Эстонии показалась мне весенним ручейком по сравнению с мощным потоком, бурлившем на проспекте Руставели. Интересно, что только здесь.
На параллельных улицах, как ни странно, текла тягучая и крикливая жизнь. В одном из двориков старого Тбилиси даже готовились к свадьбе, накрывали столы, выставляли кувшины с домашним вином. С началом противостояния на Руставели продавать алкоголь магазинам запрещено.
Ловлю себя на мысли: как быстро привыкаешь видеть вооруженных людей в гражданской одежде. За один день.
Тогда я впервые увидел гражданских людей с оружием. Это было на подступах к зданию Верховного Совета Грузии.
Проверив документы, парни из Кутаиси пропускают меня и Кочеткова за ограждение. Когда мы делаем несколько шагов, их командир кричит нам вслед: «Московский ТАСС – хороший ТАСС, Грузинский ТАСС совсем плохой…».
— «Клоуны», — хмыкнул Джафаров, когда я рассказал ему этот эпизод, и продолжил возиться со своей телекамерой. После небольшой паузы говорит: — Знаешь, Харченко, раньше в Грузии ходил анекдот. Турист спрашивает: «Какой дом нужно построить в Кутаиси под цирк?» Ему отвечают: «Дом не нужен, надо только улицы посыпать опилками…». Потому что в Кутаиси живут одни клоуны, — и Эдька крутит пальцы у виска.
«Клоуны» во всем пытаются походить на своих любимых киногероев из американских боевиков: ходят небрежно, автоматы держат на плече рожком вверх — за затылком, носят черные рубашки, солнечные очки «авиатор», грызут зубочистки, небрежно сплевывая их через губу. Один из них раздобыл высокую американскую пилотку. Когда шел по улице, любовался своим отражением в каждой витрине, пока не забодал столб. Рассек лоб. Кровищи было…
— Не останавливайся и не оборачивайся, — тихо говорит Кочетков. Выходим на Руставели. Альберт советует мне не влезать в толпу митингующих, не подставлять спину, держаться ближе к домам. — Местные знают все входы и выходы. Побегут, тебя затопчут… Иди, не бойся. Русских не трогают. Поговори с людьми, — напутствует меня коллега.
Главный проспект грузинской столицы превратился в огромную сцену, на которой, как мне кажется, идет бесконечный спектакль Театра абсурда. В каждом доме обосновался штаб, какой-нибудь политической партии, а здесь их чертова туча. С серьезными лицами снуют мужчины и женщины, деловито раздают еще горячие листовки с обращениями к народу Грузии, к руководству России и США, а заодно – и ко всем жителям планеты Земля.
По самому проспекту мимо баррикад вальяжно прогуливаются горожане, некоторые целыми семьями, даже с маленькими детьми. Обсуждают последние события, словно они происходят не в их родном городе, а где-то там, на Альфа Центавре.
У Дома правительства продолжается круглосуточный многолюдный митинг сторонников Гамсахурдии. Сюда на автобусах привозят людей даже из отдаленных районов. Некоторые из них по отношению к оппозиции настроены агрессивно.
— Особой жестокостью отличается батальон из Зугдиди, — предупреждал меня Кочетков. — Он должен прибыть сегодня.
По вечерам, когда устают крикливые ораторы, организаторы митинга ставят перед микрофоном детей. Школьники и совсем малыши в коротких штанишках читают патриотические стихи. Затем, чтобы не образовалась длинная пауза, кто-то играет на гармошке. Митингующие начинают петь длинные заунывные песни. Под них хочется выпить и завыть.
На места вероятных столкновений заранее выдвинулись бригады карет «скорой помощи» — они всегда знают: что и когда будет. Раскладывают носилки, достают аптечки и спокойно ждут, когда все это понадобится. Конфликтующие толпы на Руставели лезут «стенка на стенку». Давка. Размахнуться, чтобы нанести удар, не получается. Тогда вверх, как змеи, взлетают сжатые в кулаки руки и с силой обрушиваются на головы оппонентов. Кровь и синяки, крики, ругань.
— Кому это нужно? – спрашивает меня «итальянка» Нина. – Или это сопутствующие свержению президента моменты?
Этим же вопросом задается невысокий пожилой человек в добротном сером в полоску пиджаке: — Разве для этого я голосовал за Звиада?
Профессор Ираклий — руководитель научной группы одного из тбилисских вузов, тяжело вздохнув, рассказывает мне, что отправил семью в деревню к родственникам, «а сам остался в Тбилиси, защищать демократию».
— На выборах Гамсахурдия получил огромный процент голосов избирателей, но прошло немного времени, образовалась мощная оппозиция, в которую вошли многие его бывшие сторонники, — говорит спутник Ираклия — седой, как главный герой популярного грузинского боевика «Берега», человек. — Знаешь, единство крови еще не говорит о единстве взглядов. Мне хочется, чтобы ты, журналист, разобрался, понял, кто здесь за кого и почему? Еще год назад я и представить не мог, в какой страшный тупик заведет мою любимую Грузию Звиади.
— Серьезные люди не хотят иметь с нами дело, — добавляет Ираклий.
Эти слова уважаемых людей находят подтверждение в штабе оппозиции. Здесь я встречал многих известных грузинских политиков, любимых в Советском Союзе артистов театра и кино, певцов. — Что творилось на Руставели второго сентября! – отчаянно жестикулирует профессор. — Участники митинга Национально-демократической партии Грузии – НДПГ, с Георгием Чантурия во главе, потребовали отставки Гамсахурдии и правительства. Их поддержали 25 политических партий (!). И тут наш грузинский ОМОН начал стрелять в митингующих, лупить их дубинками. Дато, расскажи корреспонденту, ты же все видел сам…
…Через динамики, стоящие на широком подоконнике старинного особняка, разносятся взволнованные слова: «…Грузия никогда не примирится с проявлением любой формы тоталитаризма…».
Обращение к Президенту РФ Борису Ельцину зачитывает маленькая хрупкая женщина Ирина Саришвили – пресс-секретарь НДПГ и супруга Чантурии. А он в этот момент отвечает на вопросы японских журналистов.
Тогда Георгий еще не знал, что в этот сентябрьский день ему не удастся встретиться в Москве с вице-президентом России Руцким и послом США Страуссом. А он хотел рассказать миру правду о происходящем в Грузии.
Через двадцать минут после взлета экипаж «Ту-154», на борту которого находился лидер НДПГ, получит приказ срочно вернуться в тбилисский аэропорт.
Многотонная махина с полными баками, по личному распоряжению Гамсахурдии, пойдет на снижение в нарушение всех существующих правил техники безопасности. Без него вряд ли кто осмелился подвергнуть смертельному риску экипаж и больше сотни пассажиров.
— Такого ужаса я еще не испытывала, — сказала мне Сильви, возвращавшаяся этим же рейсом в московское представительство France presse. – Алекс, как все кричали!.. Какая сумасшедшая боль в ушах! – зажала она голову руками, словно еще раз перенося это жуткое приземление.
В аэропорту Чантурию и его жену задерживают. Ирину скоро отпустят, а Георгий останется за решеткой. Ему удастся передать на волю записку. «Имеется возможность моего физического устранения…. Если это произойдет, то вина в случившемся полностью ляжет на президента Грузии Звиада Гамсахурдию и его приспешников…», — переводит Саришвили нам с Кочетковым слова мужа.
У Дома правительства бушуют сотни людей разных возрастов. Громко сигналят кареты «Скорой помощи». Пузатый полковник милиции хватает меня за плечи и пропихивает к перегородившим проспект автобусам:
— Уходи отсюда, корреспондент! Опасно!..
— Что случилось?
Но полковника уже нет. Через несколько минут все становится ясно.
И в Москву уходит наше с Альбертом сообщение: «Попытка начать голодовку у Дома правительства с требованием освободить политических заключенных жестоко пресечена. Более сорока членов НДПГ избиты сотрудниками милиции и молодыми людьми в штатском. Среди пострадавших Ирина Саришвили…»
Но это еще цветочки. «Все на защиту парламента и президента!». Этот призыв Гамсахурдии привел ночью на проспекте Руставели к массовым столкновениям его сторонников и оппонентов. Сотни людей сходились «стенка на стенку». Противников президента выбрасывали из окон старинных домов. Официальная версия свелась к тому, что «… граждане вытеснили пикеты оппозиционеров и очистили проспект от баррикад. Госпитализированы десятки человек».
— Жители Кавказа объединяются, — заявил президент. – Сегодня к нам на помощь прибыл отряд патриотов из Чечни!..».
Утро. Тепло. Иду по проспекту Руставели, а передо мной медленно едут поливочные машины, смывают следы страшных ночных событий. Кто-то вскапывает затоптанные газоны.
Встречаемся с Кочетковым в условленном месте и спешим к зданию Гостелерадио. К оппозиции…
…На очередной пресс-конференции Сигуа подчеркивает, что главным требованием демократических сил остается отставка президента. Среди предложений по стабилизации обстановки Тенгиз называет «либерализацию СМИ, немедленное освобождение всех политзаключенных, возобновление работы сессии парламента с ее прямой трансляцией…». Альберт чуть ли не на коленке, слово в слово, загоняет выступление Сигуа в очередное сообщение. Я на ходу его дополняю и сразу отправляю этот горячий «пирожок с мясом» в Москву.
— Потрясно! – не скрывает эмоции Ленчик-панк. Он уже забыл про плейер, про «Короля и Шута». Эрокезом, как антенной, ловит каждое мое слово.
— Что тут потрясного? Обычная репортерская работа, — рассуждает «бобер».
— Не забывай, Женя, в каких условиях и сколько дней и ночей подряд работают тассовцы. В самом деле – класс! – ставит его на место Даша. – Ты физически, смог бы так?
Мысленно благодарю ее за поддержку.
В самом здании Гостелерадио раздают перевязочные пакеты, медикаменты, противогазы – не исключена вероятность газовой атаки. Столик с медикаментами появляется и перед входом в пресс-центр.
Рыжий, как апельсин, офицер нацгвардии, в недавнем прошлом майор ГРУ Советской Армии, подходит к нам с Кочетковым:
— Вы были единственными журналистами, которым мы разрешали находиться здесь круглосуточно. Сегодня уходите. Есть информация о штурме. На помощь Гамсахурдии пришел отряд чеченцев. Нохчи с вами церемониться не будут!…
Заканчиваем свои дела. Китовани, он как всегда тщательно выбрит и в белоснежной рубашке, рассказывает Альберту свое видение ситуации. Теперь можно и уходить.
В коридоре на табуретке сидит тот самый рыжий «грушник» и механически набивает патронами магазины автомата.
Не знаю, что заставляет меня остановиться и оглянуться.
— И что вы увидели? – с придыханием спрашивает «итальянка» Нина.
Офицер смотрит на меня. В его глазах что-то сверхъестественное! Все, кроме обреченности. Это взгляд человека, сделавшего важный выбор. Достаю из кармана подаренный местным Ромео патрон, возвращаюсь и кладу его на колени майору…
— Один патрон ни на что не влияет, — хорохорится «бобер».- Разве что застрелиться.
— Это в кино, а тут… Во-первых надо иметь то, из чего стрелять, — останавливает его дочка офицера.
А я сам до сих пор не могу объяснить свой поступок. Рядом с рыжим майором высилась гора цинков с патронами.
— Наверное, захотелось, чтобы он почувствовал мою поддержку, — честно говорю студентам.
— Журналист всегда должен быть нейтральным наблюдателем, — влезает «карелка».
— Знаете, помимо того, что «должен», у журналиста есть совесть и свое видение ситуации. Я был на стороне светлых сил.
— Вы что, нас испытываете? – спрашивает «итальянка» Нина. Она мне определенно нравится.
— Решайте сами. Можете относиться к моему поступку, как сочтете нужным.
Альберт предлагает пойти к его знакомым – горноспасателям. У них база над городом, на базе Станкостроительного института.
Не бритые, в мятой одежде и несвежих рубашках, мы выглядим бомжами. Когда нам удается выбраться из здания Гостелерадио в город, на краю базара нас окликает холеный торгаш.
— Эй, русские, хотите заработать на бутылку? Надо бетон под фундамент залить. Хорошо заплачу, — скалясь, он достает из кармана толстую пачку денег…
У спасателей нас ожидает радушный прием добрых и сильных людей, постоянно сталкивающихся с опасностью и человеческой бедой. Горячий душ возвращает меня к жизни. Парни выдают нам еще запечатанные в целлофан спальные комплекты в сине-белую клетку – материальная помощь из Голландии. И вот уже накрыт стол. В стаканах плещется вино. В последние дни в здании Гостелерадио с едой стало совсем плохо.
Когда друзья-спасатели узнают, что я родом из Таллина, начинаются традиционные ахи и вздохи, воспоминания о европейском городе, варьете «Виру» с парижским канканом, ночных барах, белокурых эстонках.
— Как же я влюбился тогда, — закатывает глаза радист Гиви. – Она училась в консерватории. Мы говорили о музыке, ходили на премьеру балета в театр «Эстония», кормили белок в парке на побережье, сидели в шикарном охотничьем ресторане.
— Тебе бы только покушать, Гиви. И что дальше? — навострили уши сидящие за столом.
— Ничего. Командировка закончилась, — радист под хохот заканчивает свой рассказ. И предлагает нам: — Ребята, хотите взглянуть на мое хозяйство?
Он открывает дверь и мы оказываемся в комнате до потолка набитой радиоаппаратурой, инструкциями, позывными.
— Со всем миром могу разговаривать, — гордо сообщает Гиви.
— А с Москвой? – спрашивает Кречетов.
— Давай попробуем.
— Не передавай, а пиши: «Тбилиси (число) ТАСС. Корреспонденты ТАСС Альберт Кречетов и Александр Харченко погибли. Просят замену!..».
— Действительно так было, — делает глаза «итальянка» Нина. — Вы серьезно?
— Как никогда.
Потом Альберт отвечает на молчаливый вопрос радиста: – Когда это произойдет, сообщишь в нашу редакцию. А теперь для передачи: «Всем, кто нас слышит! Просим передать в Москву, ТАСС, Тверской бульвар… следующее сообщение…».
Этот текст с пометкой японского радиолюбителя с Окинавы, спустя несколько дней, уже в Москве, мне вручил дежурный редактор на Главном выпуске.
— Какой сюр! – выдыхает Ленчик панк. – Это же классное кино. Пальмовая ветвь Каннского фестиваля
Он смотрит на «итальянку» Нину и заявляет: — В нем ты бы могла сыграть француженку Сильви… Точно!
Никакого штурма не будет. Мы возвращаемся в здание Гостелерадио.
Альберт узнает, что вышедшая из подчинения президента национальная гвардия должна сдать оружие. До 12 часов 3 октября.
— Этот приказ я не выполню, — говорит нам Китовани. — Мы просто уйдем из города. Если против оппозиции начнутся репрессии, мои гвардейцы будут в Тбилиси через пятнадцать минут.
И неожиданно предлагает мне:
— Пойдем с нами. Здесь оставаться опасно. Связь? У меня есть армейская радиостанция.
Генерал Китовани еще не знает, что моя командировка закончилась.
— Поезд отпадает, самолет тоже, — размышлял Кочетков. – Люди Гамсахурдии очень злы на нас…
Вспоминаю о РД. Несколько раз я делился с ним оперативной информацией и своими соображениями по ситуации. Пару раз выпивали в Доме офицеров. А заместитель Ольшанского Татьяна даже сфотографировала нашу компанию его «Зенитом».
— Едем на военный аэродром, после обеда будет «Тушка» на Москву, — предполагает подполковник и смотрит на часы. – За мной сейчас придет машина.
Диспетчер полетов сбивает мой «дембельский» настрой:
— На Москву ничего нет. До завтра точно. Идите в гостиницу. Отдыхайте.
Продолжение следует…
